Рубрика: История семинара

ПРОЛОГ

Много легенд и народных поверий связано с Бармалеевкой.
Нам нужна только правда. Нам: Рыбакову, Столярову, Измайлову. Для чего и посылают.

 

СЛУХИ

Рыбаков сразу заявляет, что ни в какую Бармалеевку не поедет. Он часто так заявляет. Он любит, чтобы его уговаривали.

Все знают, что он поедет. Поэтому уговаривают вяло.

Рыбаков соглашается.

Что такое Бармалеевка?

Отвечают бармалеевцы прошлогоднего призыва — Витман-Логинов, Жилин, Майзель:

«Бармалеевка — кругом одни писатели, они много пьют и много говорят о фантастике, еще им показывают кино».

Год назад там Витмана-Логинова назвали классиком. Так он говорит.

Как назовут нас?

Жилин говорит: «Там отлично кормят».

Майзель молчит. Он вообще ничего про Бармалеевку не помнит. Он вообще ничего не помнит. И вообще отсутствует. Поэтому не говорит.

 

ТРИ НАКАЗА

Какие будут напутствия?

Борис Стругацкий (Экселенц) напутствует: а) не пить, б) не болтать, в) не рассказывать анекдотов, только слушать.

Принимаем к сведению. Столяров говорит: «Две недели потерпеть можно». Измайлов тут же рассказывает анекдот с сильным содержанием.

Экселенц смотрит тревожно, понимает — нужна отдушина. И разрешает: «Несите всех по кочкам как хотите!»

Хорошо…

 

ЕЩЕ НЕ ЕДЕМ

Кто придет первым, тот займет нижнее место. Так договорились.

Первым — Столяров. Двадцать минут до отхода поезда. Койка занята. Пятнадцать минут. Никого. Десять минут.

Появляется интеллигентный Измайлов. Пять минут. Рыбакова нет. Три минуты. Рыбакова нет.

Измайлов и Столяров нервно беседуют о литературе. Минута.

Роняя чемоданы, появляется Рыбаков.

Едем!

 

ЕДЕМ

Неожиданно хорошо. У всех троих накопилось — было, что выплеснуть. Из себя. Потом — в себя. Самочувствие хорошее. Поезд работает нормально. Стучит колесами, навевает.

Рыбаков ушел. Рыбаков пришел. Не один. Но с мужчиной. Мужчина продал гадкий кофе по рублю.

Измайлов так и не попробовал — куда-то кофе подевался.

Рыбаков снова ушел. Он непоседливый.

Столяров и Измайлов поют. Поют хорошо. Громко. Им так говорят из соседнего купе. Голосуем, что пора спать. Ложимся. Столярову достается самая верхняя койка.

Все заснули.

Потом Рыбаков говорил, что не спал. Может быть, на него так подействовал кофе? Тот самый, что не достался Измайлову…

 

МОСКВА. ВСЕ РАВНО ЕДЕМ

Проснулись.

Самочувствие неожиданно хорошее.

Поезд работает нормально, но замедляет ход.

Рыбаков смотрит в окно. Говорит, что Серпухов.

Появляется проводница — самочувствие у нее нехорошее. Она говорит, что Москва.

Измайлов верит Рыбакову и все еще лежит. Думает: Серпухов.

Оказывается, нет. Еще нет свитера Измайлова. Все ищут свитер. Поезд едет дальше. Все ищут свитер.

Измайлов решает, что и без свитера хорош, надевает рубашку.

Рыбаков находит свитер.

Поезд работает нормально. Проводница ведет себя ненормально.

Ленинградские писатели со свойственной им хладнокровностью обмениваются незлобными шутками, впечатлениями, билетами.

Поезд куда-то прибывает. Окончательно.

Прыгайте!

Прыгаем.

 

МОСКВА. ИДЕМ

Темно. Никого. Рельсы. Мутные редкие фонари. Гудки. Интимные женско-мужские переговоры по громкой диспетчерской связи. Глубокие рыхлые следы от ленинградских писателей. Это — Москва!

Столяров спрашивает, где Кремль. Он в Москве первый раз.

Ему отвечают, где Кремль.

Вязнем в снегу. Самочувствие уже нехорошее. У некоторых.

Измайлов говорит: уже близко. Так понимать, что до Москвы. Измайлов прав. Вышли к мосту. Светает.

Пьем газировку на Киевском вокзале, хотя дошли до Рижского, а приехали на Ленинградский. Закупаем сигарет, едим сосиски, идем. Столяров все время оглядывается по сторонам: где Кремль?

Вот и Правление. Толпа. Одни фантасты.

Ведем себя. Обсуждаем творчество Хиндемита.

Фантасты в ступоре: вот они какие, ленинградские писатели!

Возня с чемоданами, командировками, билетами. Неинтересно.

В автобусе — несколько женщин. Интересно!

Евгений Войскунский! Мэтр! Живой! Стоит. Беседует. Собеседник — тоже фантаст. Но женщина.

Измайлов колеблется — знакомиться или спать.

Разум побеждает. Спим. Повадки: хрестоматийные, рафинированные ленинградцы.

Первый ляп Столярова: громко роняет сетку, которая характерно звякает. Говорит: «Ах, рукописи упали!».

Едем. С достоинством спим.

Пристает неожиданный Ильин.

С достоинством спим.

Ильин отстает. Пристает к другим. Пристает громко.

С достоинством проснулись. Деликатно выразили на лице.

Где-то рядом громко говорят: «Белорусский язык это — о-о-о! У нас в Кишиневе — а-а-а!»

Где только нет этих фантастов!

Еще говорят: «Как написать хороший рассказ? Надо написать двадцать шесть страниц, а потом — одна ударная фраза!»

Почитаем…

 

ПРИЕХАЛИ

Бывший дворец. Очень бывший.

Отнимают паспорта. Неинтересно.

Приглашают идти есть. Едим. Называется чебурек. Хорошее название.

Рыбаков: Понимаю теперь, как плохо живется Жилину, он сказал, что в Бармалеевке отлично кормят.

Ленинградские писатели обособлены за отдельным столом. И еще Ильин.

Едим с хорошо подчеркнутым интеллигентно плохо скрываемым отвращением.

Нас заселяют. Хорошо селят. Напротив — Бабенко-Руденко. Номинальное начальство. Хорошо селят. Рыбаков живет один. Столяров и Измайлов вместе. Столяров спрашивает, не храпит ли Измайлов. Измайлов говорит, что лунатики не храпят.

Раскладываем пожитки. У Столярова из пожитков — только рукописи. Их много. Все остолбеневают. Почтительность и тишина. Все по очереди фотографируются на фоне рукописей Столярова.

 

ПЕРВЫЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

Общее собрание. Нас разлучают. Рыбаков и Измайлов — у Евгения Войскунского. Столяров — у Дмитрия Биленкина. Жаль. Мы б всем дали!

Всеобщая патронесса Беркова берет слово: Вы все отличные писатели, но на занятия пьяными приходить не надо, это нехорошо.

Многие конспектируют.

Ленинградские писатели не конспектируют, они помнят Первый наказ.

Беркова говорит, что можно приглашать гостей. Одну или нескольких. Но чтобы все было тихо и предупреждено ее, Беркову.

Выражаем на лице. Не за тем ехали.

Беркова обещает фильмы, встречи с редакторами, издательствами, возможность публикаций где-то, когда-то, через много лет…

 

ГЛУХОВО. МАГАЗИН НОМЕР 6

Обед. С нами сидит еще один старенький писатель. Очень дружелюбный. Говорит: недалеко есть магазин, где продают водку.

Рыбаков говорит, что мы не пьем, но живо интересуется, как туда пройти.

Идем. Простор. Лес. Вдали лошадка обновляет путь.

В магазине есть: мыло, водка, конфеты.

Берем конфеты. Идем обратно.

Навстречу валят фантасты. Удивлены: опять ленинградцы всех опередили. Спрашивают, что есть?

Отвечаем: конфеты.

Не верят.

Показываем.

Не верят.

Несем кулек открытым, чтобы видели.

Не верят.

Едим конфеты и начинаем обсуждать.

Семинар Биленкина (СБ): Ильин. Двадцать пять лет. Полтора десятка рассказиков. Мы такие писали. Много лет назад. Бросили. Ильин не бросает. Ему советуют бросить писать миниатюры и перейти на полотна.

Семинар ведет дама с остатками внешности на лице. Перебивает, учит, как надо писать.

Столяров думает: Вот он, мэтр Биленкин.

Но оказывается: Биленкин — тихий мужчина с бородой сбоку. В смысле, сидит сбоку. От дамы.

Столяров встает и говорит.

Дама умолкает. Все умолкают.

 

КСТАТИ, О ПСЕВДОБИЛЕНКИНЕ

Псевдобиленкин, в смысле, эта дама, еще до обсуждения прицепилась к Столярову и Измайлову (ноги, шубка, очки, злоглазая): «Покажите Рыбакова! Так много слышала!»

Показали.

Отцепилась. Больше не цеплялась. К Рыбакову.

Ее зовут Людмила Козинец, с Украины.

Даем ей грубое, но достойное имя. Голосуем. Имя проходит единогласно (В дальнейшем — просто Ец в тексте).

 

РЫБАКОВ

Рыбаков обсуждается в первый день. Читает себя в подлиннике.

Надо хвалить. Измайлов хвалит. Хотя есть за что врезать. Пусть это делают другие.

Другие не делают.

Заявление почему-то в адрес Рыбакова: Надо писать не в стол!

Измайлов возражает: Надо. Не в стол. А причем тут Рыбаков?

Заявляемый — дама. Та, что беседовала с Войскунским.

Еще в этот день на Рыбакове в семинаре Войскунского (СВ) сидит холеная старушка. За ужином эта старушка садиться к Рыбакову и эпиталамно хвалит Рыбакова. Рыбаков роняет счастливую слезу.

 

ИДЕМ ЗА ВОДКОЙ, И ТУТ…

Идем за водкой. Чего уж там. Все-таки Рыбаков отстрелялся. И удачно. Ему врезали только за «трепетную негу». Трепетная нега обогащает словарный запас ленинградских писателей на все две недели Бармалеевки. Идем за водкой.

По дороге Измайлов безыскусно говорит: В СВ есть красивая женщина.

Измайлову говорят: Это Людмила Синицина из Душанбе. В Душанбе есть Памир. В Душанбе есть «Памир». В «Памире» есть Синицина.

Голосуем называть ее Поднебесной. Единогласно.

Возвращаемся с водкой. Навстречу по лесу ненавязчиво гуляют две дамы. Поднебесная и другая, которую нам завтра обсуждать в СВ.

Ненавязчиво приглашаем на чай.

Ненавязчиво приглашают прогуляться по лесу.

Рыбаков и Измайлов ненавязчиво гуляют, а уж потом ненавязчиво пьем чай. Под руководством Столярова. Он сидит дома и правит опечатки. Он привез книгу. Он хочет, чтобы она была без опечаток. Он моет стаканы, засыпает заварку.

Ленинградские писатели соблюдают имидж: постоянно голосуют, напоминают про завтрашнюю политинформацию, про утреннее обтирание снегом.

Дамы заинтригованы: вот они какие, ленинградские писатели!

Садимся в кружок, работаем. В смысле, читаем. Женщину, которую нам завтра обсуждать. Ее звать Наталья Лазарева из Москвы.

С профессиональной настырностью появляется Борис Руденко (майор милиции, пишущий фантастику, староста СВ).

Читаем. Трудно. Читаем. Делаем вид, что читаем. Не читаем.

Снова регулярно появляется Руденко. Говорит, что ничего из Лазаревой не понял.

Говорим, что тоже.

 

В ГОСТИ

Столяров продолжает уничтожать опечатки.

Рыбаков и Измайлов интеллигентно пьют чай. У женщин. У них чай лучше. Индийский. Рыбаков и Измайлов ведут себя прилично. Прощаются. Вовремя. Уходят.

Приходят к москвичам. Вовремя. Им оставили. У Блохина — день рождения. Угораздило! Немного пьем. Много играем в неинтересные игры.

Измайлов и Столяров незаметно уходят и интересно беседуют. Приходит Рыбаков и делает то же самое.

 

НИКОЛАЙ БЛОХИН

У него не только день рождения. Еще он из Ростова-на-Дону. Еще он тоже обсуждался в первый день. Вместе с Рыбаковым. Хорошо пишет. Смешно, точно, лаконично. Но плохо. Есть ситуация — нет конца, он нас обманул. Когда читал вслух. Вслух хорошо. Глазами — плохо. Очень плохо. Жаль.

 

ИДЕМ СПАТЬ

Идем спать. Стуком вызываем буржуя Рыбакова из отдельной комнаты. Он приходит…

«А как ты, Рыбаков, относишься к Достоевскому?»

Сильно смеемся!

Рыбаков залезает в кровать Столярова. Измайлов лежит на своей. Столяров сидит на стуле — очень легко одетый, замерзающий. Продолжаем сильно смеяться. Столяров — громче всех: «Как мы Рыбакова-то?!»

Спим.

 

ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ

Встаем с Доницетти на устах. Очень ободряет. Попеременно смотрим в зеркало. Попеременно восклицаем: «Кто это?!»

Наверно, сказалась перемена климата.

Приходит Руденко и смотрит на Столярова. Говорит, что не так его представлял. Говорит — как.

Столяров убит.

Руденко говорит, что не верит теперь разным слухам.

СБ: Обсуждаются Козинец и Коблова. Ец — красиво, многозначительно, неземно, льнокудро, любийственно.

Все хвалят. Столяров ругает. Столярову дают отпор.

Ирина Коблова. Двадцать три года. Свердловск. Худенькая, темненькая, молчаливенькая, скромненькая. В своей повести — наоборот: героиня бьет и своих, и чужих приемами каратэ. Ни за что. Просто так. Зовут героиню — Рысь. На героиню валятся потолки, но она реагирует вовремя.

Столяров комментирует: «На хорошего человека потолок не свалится».

Так понятно, что Коблова очень бы хотела быть как Рысь…

Столяров встал и разгромил.

Коблова не Рысь. И хорошо. А то Столяров никогда бы больше не встал.

Другие тоже громят Коблову.

Но у нее в прозе есть, черт возьми, внутренний ритм, что-то есть. Столяров жалеет, что так сильно разгромил.

 

ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ-2

СВ: Обсуждаем Лазареву. Руденко говорит, что ничего не понял. Коварный Измайлов, который еще вчера говорил то же, встает и объясняет глупому Руденко все, что тот не понял.

Войскунский: Когда я читал, то на полях увидел карандашную приписку. Чью-то. «А не выпендреж ли все это?» Я приписал: «Он самый!».

Так что чего тут про Лазареву говорить…

 

РУЗА

Идем в Рузу. Рыбаков, Измайлов, Поднебесная, Лазарева, Руденко.

Руденко спрашивает, правда ли что ленинградцы обтирают снегом.

Правда.

А кого?

А вот весна наступит, снег растает, тогда увидишь.

Идем из Рузы. Рыбаков и Измайлов ведут себя куртуазно.

Куртуазно — это такое слово. Сказал Войскунский. Мол, ленинградцы всегда отличались. Да уж.

Руденко ведет себя не куртуазно. Хочет хряпнуть из горла прямо в лесу.

Осуждаем. Скрепя сердце. А хочется.

Но дамам не хочется. Им хочется вальяжно. Они так говорят.

 

СТОЛЯРОВ: ОХМУРЕЖ

Пока ходим в Рузу, Столяров якобы правит опечатки, а на самом деле приводит к себе Биленкина и охмуряет. Кофе, интеллект, неспешность. Столяров умеет, когда захочет. Он хочет…

Столяров спрашивает разное. Биленкин разное отвечает. В частности про прошлогоднего Витмана-Логинова. Классик ли? Нет. Это говорит Биленкин. Он говорит, что рассказ «Цирюльник» был назван классическим примером фантастики определенного рода. И только.

Так рушатся легенды.

Решаем, что будем создавать свои.

 

КРАСНАЯ КНИГА

Говорим о Витмане-Логинове. Говорим объективно.

Рыбакову не нравится.

Говорим еще объективней.

Рыбакову не нравится. Он не любит объективность. Он любит Витмана-Логинова.

Заносим Витмана-Логинова в Красную Книгу. Витмана-Логинова не замаем. Вторым туда же заносится Ефремов. Почему — никто не знает. Но заносим.

 

КВВК

Появляется Вл. Гаков. Он же Михаил Ковальчук. КВВК. Ковальчук Выдержанный Высшего Качества. Объясняет, что прошлая Бармалеевка была такая-то и сякая-то.

По сравнению с ней у нас — тишь.

Непонятно, почему Экселенц давал такие наказы.

 

АРБИТМАН

Обсуждение. Роман Арбитман. Из Саратова. Филолог. Как Ильин, но чуть грамотней. Гладко и плохо.

Все филологи пишут плохо.

Столяров рад, что он не филолог.

 

СНОВА ЕЦ

Приходит Ец и просит у Столярова «Ворона». Слышала, что гениально.

Столяров и так это знает и тут же отдает «Ворона» Ильину. Тихо просит Ильина, чтобы тот читал «Ворона» до конца семинара.

Козинец (Ец) рассказывает про гарну Украйну. За статью в газете принимают в СП. Площадь Льва Толстого у них называется майдан Левка Дебилого.

Ясно, почему в СП принимают за статью.

Ец обещает познакомить с редактором, который может напечатать.

Столяров проникается и дружит с Ец. И всем предлагает дружить. С Ец.

Рыбаков и Измайлов натужно соглашаются.

 

БОЛЬШАЯ МАГИЯ

СБ: Обсуждения. Забирко. Тридцать плюс-минус лет. Повесть «Войнуха». Очень плохо: мужские и женские пола, физиологизм.

Столяров громко вламывает.

Долгое молчание. Потом все хвалят. Не Столярова. Забирко.

Биленкин говорит, что у Забирко магия слова.

Столяров ничего не понимает, и говорит Рыбакову с Измайловым, что все понимает.

 

ХОЖДЕНИЕ В НАРОД

Все хотят ленинградцев. Все хотят знать про Экселенца.

Ленинградцы ходят в народ, ничего не рассказывают про Экселенца. Но отбирают лучшие рукописи, говоря: «Это для Бориса Натановича».

Народ безмолвствует и молча отдает.

Зародились планы перейти на шмотки: «Нет ли джинсов сорок восьмого размера, пятого роста? Для Бориса Натановича?»

Красной нитью через все бармалеевские дни проходит саранчевая формула ленинградцев «Это для Бориса Натановича».

Мысленно: шмотки, газеты, полдники, рукописи, драгоценности.

Рыбаков: «Потом привезти все это и вывалить из мешка перед Экселенцем»…

 

НАСТУПАЕТ ВЕЧЕР

Наступает вечер. Ковальчук читает лекцию. Измайлов натихую читает некого Клугера.

Измайлов выводит Поднебесную в холл. В телевизоре скачут кони и сообщает ЦСУ СССР.

 

ПОДНЕБЕСНОЙ НЕ НРАВЯТСЯ СТРУГАЦКИЕ!

Измайлов гордится своим самообладанием и, гуляючи, ведет Поднебесную за водкой. Говоря, что для Столярова.

Но закрыто. Возвращение. В Корпус А. Но закрыто. Куда-то делся Столяров.

Тогда идем пить чай к Поднебесной. По дороге — Рыбаков. Тоже идет пить чай.

Пьем. Набивается женщин. Рыбаков сажается на кровать. Говорит: «Ничего, что торчат ботинки?»

Родились стихи: «До чего же бестолков, этот Слава Рыбаков!»

Рыбаков не обижается.

Чтобы еще больше не обижался, объясняем: Бестолков = бес! толков! = умен, черт!

Рыбаков примиряется.

 

КВВК — ТЕЛЕПАТ

Идем к москвичам. Посиделки. Ковальчук — подопытный в игре «Телепат». Трудно. Он так и не верит. Тогда не говорим ему, в чем собственно дело. Хорошо подыгрывает Бабенко.

Все время приходит Руденко и только и делает, что любит выпить.

 

ОЧЕРЕДНОЙ ЛЯП СТОЛЯРОВА

Измайлов идет провожать Поднебесную.

Столяров громко и грубо шутит.

Поднебесная сереет.

Столяров соображает. Поздно! Измайлов говорит Столярову: «Придурок!»

Столяров и так это понимает. Но поздно.

И вообще поздно. Измайлов провожает. По-прежнему куртуазно. Но имидж ленинградских писателей нарушен.

Обсуждаем ляп Столярова сообща с Рыбаковым.

Да уж, Столяров!

 

УТРО. ОЦЕНКА ТВОРЧЕСТВА РЫБАКОВА НАРОДОМ

За завтраком обслуга берет меню Рыбакова, вглядывается, мучается: «Это кто писал? Рыбаков! Ну и пишет он!!!»

К Рыбакову пристают пожилые женщины, секретари Горького, простые шахтеры.

Рыбаков купается. В лучах.

Столяров и Измайлов думают, что придет и их черед.

 

КУТАНИН

CВ: Обсуждение. Сергей Кутанин. Двадцать пять лет. Кишинев. Сказочки. Натужные каламбуры, шутки. Ухухухудшенный Йион Тихий.

Измайлов решает просто сказать «Очччень мило»…

Поднебесная говорит Измайлову: «Ну-ка, вдарь ему как следует!»

Куртуазный Измайлов раскрепощается. Вдаряет как надо.

Кутанин даже не понимает, что его уничтожают.

 

ПОДНЕБЕСНАЯ

СВ: Обсуждение.

До обсуждения Столяров прочел Поднебесную, подогреваемый положительными отзывами обычно беспощадного Измайлова. Столяров сказал: «Да». Столяров сказал: «Все-таки и среди женщин могут быть писатели!» (А где их только нет?! В смысле, писателей!)

Вот и на обсуждении. Поднебесную деликатно хвалят. Поднебесная благодарит.

Поднебесную деликатно ругает Руденко. Поднебесная благодарит. Она вообще знает все недостатки своей рукописи. О чем и говорит. Правильно говорит.

 

СНОВА ГРЯДЕТ КОВАЛЬЧУК

Снова грядет Ковальчук. Грозится лекцией. Очередной.

Мы думаем, что не пойдем. И скрываемся пить. Чай.

А там, куда скрылись, неожиданно оказывается Ковальчук. Говорит. Пьем чай. Говорит. Чай кончился. Говорит. Время кончилось. Говорит. Говорит, что пора идти говорить лекцию.

Идем.

Говорит лекцию. Про атомные ужасы.

Измайлов и Поднебесная натихую читают «Пилюлю» Блохина. Не переставая хохочут.

Все не понимают, почему под атомные ужасы Ковальчука эти странные хохочут.

Говорим, что нервы. Говорим, Ковальчук нарисовал очень жуткую картину — и нервы не выдерживают.

 

ГРУЗИН ТИПИЧНЫЙ

Игорь Минеев — высокий, белокурый, очкастый, лошадинолицый, из Тбилиси. Типичный грузин. Говорит после Ковальчука про конкурс «Не дадим взорвать». Победителей ждет все. Даже Тбилиси. За свой счет.

Ленинградские писатели решают, что не будут.

 

ХАКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ

Народ читает мордобойный рассказ Измайлова «Хаки».

Поднебесная под впечатлением говорит Измайлову, как здорово автор знает все виды восточных борьб. Судя по «Хаки».

Автор благоразумно делает длинные паузы, переходящие в полное молчание.

Руденко под впечатлением «Хаки» беседует с Поднебесной. Оживленно. Профессионал-майор Руденко размахивает руками. Поднебесная с воодушевлением про каратэ — как историю. Руденко — про то, что вот вдарит, и никакое каратэ.

 

ПЕРВАЯ ИСПОВЕДЬ РУДЕНКО

Сидим. Пьем. Снова ходит Руденко и снова любит выпить. Так и делает. Поет громко. Рассказывает про передряги сегодняшних писателей по поводу двухтысячелетней давности. Говорит: «Была идея идиота — помиритесь!» Снова горько поет: «Жизнь невозможно повернуть!» Говорит: «Схожу за стихами». Уходит.

Измайлов пользуется и тоже уходит. С ним — Поднебесная, провожаючись. И Рыбаков.

 

ПРОГУЛКА

Беседуем: Тарковский и прррр. Тарковский — бррррр! Нашли общий язык. Скользим. Стоим в беседке. А вот Михалков!..

ЕЙ НЕ НРАВИТСЯ МИХАЛКОВ!!! Ужо ей! Спокойной ей ночи…

Рыбаков и Измайлов. Гуляючи. Хорошие мы ребята!

Столяров, открой!

Не открывает. Думает: Руденко. Убеждается, что не Руденко. Открывает.

Профессионально-неожиданно появляется Руденко. Поет про невозможную жизнь.

Измайлов и Столяров идут спать, демонстрируя, что идут спать. Рыбаков принимает огонь. Как-то незаметно уходит Руденко.

 

НОЧЬ

Ночь. Измайлов читает Чадовича из Минска. Ржет. За стенкой Рыбаков читает Абидова из Узбекистана. Ржет. Родилась хокку. Это такое японское слово.

Курит Измайлов, лежа.

Лучше бы он не курил.

Скоро придет Рыбаков.

И действительно. Говорим. Про Достоевского. Уже спя, решаем, что завтра хватит. В смысле пить.

 

ЭТОТ ИЛЬИН!

Завтрак. Напевая Доницетти, завтракаем.

Ильин говорит: «Сегодня надо будет всем»… Приглашает.

Уже не напеваем Доницетти. Общий вздох. Недифференцируемо.

 

АБИДОВ ИЗ КАКОЙТОСТАНА

СВ: Не надо особенно ругать, говорит Войскунский.

Особенно не ругаем. Ругаем как обычно. То есть с треском. То есть ругает Измайлов.

Рыбаков молчит. Он взял такую моду.

Абидов пишет: агенты ЦРУ на машине времени прыгают на тысячу лет назад, чтобы украсть или убить Авиценну, чтобы такой крупный не родился на территории СССР. Абидов пишет: «почернели лица представителей Белого дома», «казенные доллары».

 

ЧАДОВИЧ

СВ: Он вообще-то Чадович-Брайдер. Но Брайдера нет. Пишет хорошо. Но как Шекли. Но как Каттнер.

Измайлов хвалит, но говорит экселенцево: «Не представляю, где это может быть напечатано». Еще говорит, что получил удовольствие, читая.

Все поражены: Измайлов хвалит!!!

 

КАКИЕ-ТО ОНИ ПЛОХИЕ

Бабенко сказал, чтобы мы были поосторожней с юмором. Не все понимают. Поэтому складывается мнение: какие-то они плохие.

Мы спрашиваем, понимает ли Бабенко?

Бабенко понимает. Нам этого достаточно. Остальные как-нибудь дойдут до мысли: какие-то они хорошие.

И действительно. Но позже.

 

ЗАГАДОЧНАЯ ПОДНЕБЕСНАЯ

Поднебесная какая-то загадочная. Говорит: «Какие будут распоряжения?» Говорит: «Хочу побыть загадочной».

Измайлов самонадеянно думает: всё потому, что Поднебесная прочла повесть Измайлова.

Поднебесная признается: вся загадочность от похмелья.

Ленинградские писатели поражаются и умиляются: вчера Поднебесная пила — ложка водки плюс стакан пепси.

Поднебесная снова спрашивает про распоряжения.

Измайлов распоряжается чаю.

Пьем чаю.

 

В ОЖИДАНИИ ГУРЕВИЧА

Ждем классика Михаила Гуревича. Говорят, он нудный. Ждем, что он не приедет. Он так и делает.

Облегченно читаем по кругу дуэт минчан Дрозд-Зеленский.

 

И СНОВА ИЛЬИН

У Ильина гости. Гости — мы. И еще Ец, Блохин. Ец привел Столяров. Чтобы с ней дружить. Чтобы в предвкушении обещанного украинского редактора Рыбаков и Измайлов тоже с Ец дружили.

Держимся вместе. Даже в метаболярии. Рыбаков предлагает Столярову дружить. Столяров согласен. Но через пять лет. Надо проверить это чувство.

Рыбаков берет гитару. Рыбаков поет.

Ец зарывается в волосы. В свои. Демонстрация ранимости. Ец липнет к Рыбакову.

Возмущенный Столяров! Он для всех старался!

Бабенко приводит Ерашова. Это такой бородатый, антипатичный.

Бабенко говорит, что Ерашов будет жить у ленинградцев.

Ленинградцы наотрезно говорят, что Ерашов не будет жить у ленинградцев.

Бабенко делает вид, что обиделся. Потом делает вид, что не обиделся.

Шутит Блохин.

Смеемся.

Шутит Ильин.

Не смеемся.

Ильин распрягается. Ему можно. У него какая-то дата.

А мы расходимся.

 

ПАДЕНИЕ РЫБАКОВА

Измайлов возвращается с традиционной прогулки. Ему открывает сонный Столяров. Говорит, что Рыбакова — не беспокоить!

У Рыбакова звучит мебель. Потом звучат двери. 03.45. Кто-то кого-то провожает.

Жизнь прекрасна, Славочка!

 

СПЛОШНАЯ РАБОТА

С утра начинается новая жизнь. С Доницетти на устах ленинградские писатели завтракают, раскланиваются с начальством — Бабенко, Войскунский, Биленкин. И бросаются в семинары обсуждать.

СБ: Обсуждение. Сергей Иванов из Риги. Плюс-минус тридцать. Здоровяк. Откровенно передирает Стругацких, но значительно хуже, чем Столяров. Три рассказа, замешанных на уголовщине.

Биленкин: «А представьте, что бы сделали из этого Стругацкие!» Облизывает пальчики.

Столяров по обыкновению громит. Остальные по обыкновению хвалят.

Биленкин говорит про Столярова: «Адвокат дьявола». Пока говорит благожелательно.

СВ: Обсуждаем минчан. Дрозд-Зеленский. Зеленский — громкий, толстый, лохматый, многоречивый. Дрозд -— тихий, худой, лысый, молчаливый. По отдельности у них и проза такая же. А вместе: начитанность фантастикой до хорошего не доведет. Все знакомо, хотя и крепко сделано.

Измайлов говорит, что вчера читал и на второй странице угадал, как и что дальше будет. Говорит, свидетели есть.

Свидетели кивают красивой головой.

 

ЛЕГЕНДА ОБ ИЗМАЙЛОВЕ

Войскунский говорит: «Не равняйтесь на Измайлова, равняйтесь на среднего читателя».

Измайлов и Рыбаков совещаются: можно ли слова Войскунского истолковать? В смысле: Измайлов был назван в Бармалеевке эталоном. Решают, что да.

Итак, Измайлов — эталон.

 

СНОВА ДРОЗД-ЗЕЛЕНСКИЙ

Долго благодарят за разгром. Просят Поднебесную и Измайлова дать квалифицированную рецензию в кулуарах. Поднебесная — редактор, Измайлов — эталон. Кто еще, кроме них?!

Хорошо. Но потом.

 

А ПОКА — СБОРЫ

А пока — сборы в Москву. Собираемся. Столяров заканчивает править опечатки. Столяров хочет сдать книгу. Измайлов тоже этого хочет, но у Измайлова нет книги. Рыбаков хочет что-то купить. Поднебесная хочет не терять ленинградцев из виду.

 

НАС ЧЕТВЕРО

Поднебесная оборачивается на обращение: «Эй, Ленинградцы!» Прикипела. Рассказывает, что в прошлом году забирала всех ленинградцев с собой гулять по гнусному, чавкающему лесу. И те — безропотно.

А теперь ленинградцы забирают ее в Москву. И она — безропотно. Говорит: интересно.

 

В ПРЕДВКУШЕНИИ МОСКВЫ

Столяров хочет выспаться. Он ложится. 23.00.

По этажам громко гуляют пьяные казахи. Наверно, писатели. Стучат в двери, уходят.

В час ночи приходит Измайлов. Громко ударяет дверью. Громко наливает что-то в ванну. Воду. Громко старается вести себя тише.

Встает Столяров.

Измайлов в прихожей — держит в руках ботинки. Часто роняет. С доброй улыбкой объясняет, что решил почистить ботинки. Всем. Заодно смазать. Чтобы не промокали. Специальной гадостью.

Столяров идет на кухню курить.

Измайлов громко моется в ванной. Потом громко засыпает.

Рыбакова не видать, затаился. Спит.

Столяров засыпает, и наступает утро.

 

МОСКВА

На автобус не успеваем. Идем по шоссе до остановки. Остановка называется «Писатель». Это утешает.

В электричке все читают.

Приезжаем. Рыбаков тут же бежит. Рыбаков бежит не туда. Его ловят. Объясняют. Все равно бежит. Запихиваем Рыбакова в такси и едем.

Таксист не знает, куда ехать. Мы знаем, но показать не можем. Сами не знаем. Таксист спрашивает у другого таксиста. Тот тоже не знает.

Поднебесная смотрит вдаль и видит то, что нам нужно. Это высотный дом. Издали видать. И на нем написано «Молодая гвардия». Что бы мы без Поднебесной делали!

Катаемся в лифте с этажа на этаж. Ищем то, что нам нужно.

Нас посылают.

Мы идем.

Оттуда снова посылают.

Мы кричим: «Кто так строит! Ну кто так строит!!!»

 

В КАБИНЕТЕ БОЛЬШОГО МАСТЕРА

В кабинете Большого Мастера сначала Столяров. Выходит оттуда в сатьяграхе. Это такое слово. Ему сказали — шиш!

В кабинете Большого Мастера Измайлов. Он шиша не боится. Он еще ничего не показывал Большому Мастеру из рукописей. Измайлов говорит: «Тут с нами еще дама, не знаем, куда ее девать».

Большой Мастер радушно предлагает пригласить и даму тоже.

Столяров и Измайлов приводят Поднебесную.

Большой Мастер тут же уходит на минуточку. Приходит через час.

 

В ОЖИДАНИИ БОЛЬШОГО МАСТЕРА

Столяров и Измайлов заглядывают в творческую лабораторию Большого Мастера. Там напечатано: «Он знает что-то, чего не знаем мы». Интересная мысль.

Все трое (Рыбаков пошел в свободный поиск за покупками) интеллигентно беседуют по всем редакционным телефонам.

Измайлов накаляется и говорит про Большого Мастера. Говорит, что видел того в гробу. Говорит, что сам себе Измайлов и не заставит себя ждать больше часа какого-то Большого Мастера.

Большой Мастер сразу приходит.

 

ОН ПРИШЕЛ

Большой Мастер смотрит на Измайлова.

Измайлов вручает ему рукописи.

Большой Мастер смотрит на Поднебесную.

Столяров представляет Поднебесную.

Большой Мастер смотрит плотоядно.

Измайлов смотрит, как бы дать Большому Мастеру в ухо. Измайлов это любит. В смысле, в ухо.

 

МЫ УШЛИ

Быстро уходим. Таскаемся по делам. Столяров все еще хочет сдать книгу. Глупый. Но трогательно.

Столярова ведут туда, где можно сдать книгу. Где это место — никто не знает. Но Измайлов быстро находит на улицах Москвы женщину, которая родом из Баку. Бакинцы не оставляют друг друга ни в беде, ни в Москве.

Приходим туда, где сдают книги.

Столярова не пускают без пропуска.

Измайлов нагло пропихивает Столярова без пропуска.

Столяров оставляет книгу у секретаря. У него ощущение, что еще не один десяток раз он будет так делать.

 

МОСКВА — ОКОНЧАНИЕ

Столяров первый раз в Москве. Впечатление жуткое. У Столярова. От Москвы. Все бегут. Даже вверх по эскалатору. Транспорт переполнен. Даже днем. Никто ничего не знает. Кремль так и не был увиден Столяровым.

Назад! Назад! В Бармалеевку!

Электричка. Рыбакова нет. Хотя и договорились. В четвертом вагоне. У Рыбакова плохо с математикой. Столяров и Измайлов проходят электричку насквозь. Вид уже не интеллигентный. Зло и предвкушающе: как только они найдут того, кого ищут — сразу свалят в проход и начнут бить ногами. Такое впечатление. Не находят Рыбакова. Возвращаются.

Столяров размахивает рецензией. Он считает, что рецензия хорошая.

Измайлов читает и скрипит зубами: рецензия мерзкая. Подловатая.

Поднебесная читает рецензию и соглашается.

Сообща утешается Столяров.

 

БАРМАЛЕЕВКА

Приехали. Ночь. Мороз. Рыбакова нет. Его следов на снегу тоже нет.

Заботимся о Рыбакове. Оставлять ли ему в снегу продукты? И спички?

Если бы он знал, как о нем заботятся.

Рыбаков не знает. Рыбаков просто приходит через полчаса. Непонятно, на чем он приехал.

Все ленинградцы (Столяров, Поднебесная, Измайлов) рады. Пьем. За здоровье Рыбакова. Чай.

 

САГА О ТИМОФЕЕВЕ 

Пока были в Москве, в СБ обсуждался Филенко. «Сага о Тимофееве». Из Перми.

Столяров сказал, что читать книгу с таким названием не может. И не читал.

И никто из ленинградцев, включая Поднебесную, не читал.

 

ЛЕГЕНДА О СТОЛЯРОВЕ

Утро. Обсуждается Столяров. Приходят все. Войскунский переносит свои занятия на два часа!

Биленкин говорит: «Ну, наш бенефициант!»

Совещаемся. Решаем, что если Измайлов в Бармалеевке — эталон, то Столяров -— бенефициант.

 

БЕНЕФИС

Говорят про Столярова много. Сначала он сам много говорит про Столярова. Но говорит не по делу.

Бабенко достает дефектную ведомость и лезет в дебри филологии и правдоподобия.

После Бабенко времени уже не остается. Измайлов тем не менее бросается грудью на защиту. Но махает на всё это рукой.

 

САМЫЙ БОЛЬШОЙ МАСТЕР

Во время обсуждения Столярова входит некто и садится в задних рядах. Это, оказывается, Самый Большой Мастер из места, куда вчера Столяров сдал книгу.

Он выступает после обеда. У него простое лицо. И вообще он очень простой. Учит, как писать.

Украинцы жадно внимают. Москвичи вызывающе хлопают стульями и выходят курить. Они давно знакомы с Самым Большим Мастером. Который вещает, отвечает на вопросы:

Какие книги плохие?

«Неназначенные встречи» братьев Стругацких.

Какие хорошие?

«Купол надежды» Казанцева, «Семь стихий» Самого Большого Мастера.

Он предлагает: «Дайте мне прямо сейчас рукопись, я сразу определю, и если хорошо, то сразу печатаю».

Громкий грохот. Чадович из Минска, роняя стулья, бежит за рукописью. Приносит.

Самый Большой Мастер читает четыре фразы — демонстрирует всем, какие они плохие, демонстрирует всем, какой он малоумный, одновременно демонстрирует Столярову, что тот зря подал книгу.

Так Столяров все это понимает. Он правильно понимает.

 

В КАКУЮ-ТО РУЗУ И ОБРАТНО

Поднебесная и Измайлов не хотят видеть и слышать Самого Большого Мастера. Поднебесной надо дать телеграмму. Поэтому едут в какую-то другую Рузу. Не в ту, где были раньше. Туда — в машине с телогреечными тетками и углем. Обратно — пешком и трактором.

В тракторе — тракторист в очках и не матерится. Оказывается, учебный трактор. Оказывается, тракторист — учитель. Тогда понятно.

 

МАЛЕНЬКИЙ КОНФЛИКТ

Вечером Столяров устраивает маленький конфликт с Рыбаковым. Рыбаков уходит в ночь. Столяров ложится спать.

Рыбаков пойман полуголым на дороге Поднебесной и Измайловым и уведом пить чай.

Беседа: жизнь сложная штука, Славочка. Вот. На том и порешили.

 

ВЫСШАЯ МАТЕМАТИКА

Так сказал Биленкин про повесть Бабенко «Земля» — сто восемьдесят страниц.

В СБ на обсуждении повесть хвалят. Ец находит в ней восемь культурных слоев. Столяров еще раз понимает, что ничего не понимает в литературе.

Поднебесная, Измайлов, Столяров прочитывают сто восемьдесят страниц за полтора часа. Говорят: «Да-а-а…» Недифференцируемо.

За ужином окружаем Бабенко и в голос говорим, что он пишет абово. Очень абово.

 

ЭТО ТАКОЕ СЛОВО

Аб ово — это сказал Войскунский. Это по-латыни. Войскунский любит. Чтобы по-латыни. И переводит — от яйца. Откуда и пошло: абово пишет, абовая рукопись и так далее.

 

ДАЛЕЕ

Коварный Измайлов вбросил в народ остальные мордобойные рассказы.

Минчане ворвались с ревом и воздушными поцелуями.

Самонадеянный Измайлов предвкусил, что сейчас его заобнимают.

Оказывается, минчане обрадовались, что Измайлова, который всех избивал словом, можно будет тоже избить. Словом.

Столяров не согласен. Столяров считает, что рассказы Измайлова — во!

Измайлов тоже так считает. Но не переубеждает массы, а коварно подсовывает массам повесть. Свою. «Билет на Луну». Чтобы замолчали.

Все читают. Все размягчено молчат. Бабенко размягченно жмет руку. Минчане тоже.

Что-то будет на обсуждении.

 

ОБСУЖДЕНИЕ ИЗМАЙЛОВА

Про мордобойные рассказы никто не говорит. Разве только о вторичности рассказа «Следующий».

На все упреки во вторичности Измайлов отвечает однообразно: «Я не читал». Говорит, что рассказы у него лучше, чем у американских фантастов. У него — литература, а у них — нет.

Измайлов удостаивается чести быть подвергнутым пародии на «Хаки». Автор пародии— Зеленский.

Столяров: «На плохое произведение пародии не напишут!» Он прав.

Про повесть все размягчаются, в чем и пребывают. Пока Поднебесная не говорит: «И те недостатки, которые все-таки есть в повести…»

Все затвердевают и нависают: «Каки-и-ие недостатки?!!»

На том и заканчивается дискуссия.

Войскунский забирает повесть читать в кулуарах хорошим людям.

 

ЧУТЬ НЕ ЗАБЫЛИ: ЕРАШОВ!

Между делом обсудили Ерашова, которого не пустили к себе жить. Правильно сделали.

Из Калининграда. Повесть тридцать пять страниц. «АВТОПОРТРЕТ. ПРОЗА. 1983 год» — так называется. Вся из одной фразы. Начинается так: «И увидел я…»

Мессия, блин!

Терзаем искренно и жестоко. Говорим, что не любим экспериментов над семинаром. Говорим, нам ЭТОГО не надо. Уничтожаем. Знай наших. Заслужил — носи.

 

МНЕНИЕ БЛОХИНА

Блохин заметил интересную вещь. По его мнению, в рукописях всех ленинградцев единственный способ разрешения конфликта — стрельба. Такой способ решения слишком легкий. Так говорит Блохин.

Ленинградцы на Ерашове показали, что могут убить и просто словом…

 

БАРМАЛЕЕВКА КАК ОНА ЕСТЬ

Приехали москвичи Силецкий, Покровский, Веллер. Еще кто-то. Круто отдыхают. Так круто, что ленинградцам неловко за свою трезвость. Они запираются и никого не пускают. В дверь ломятся.

Незаметно приходит Руденко. Рассказывает милицейские истории, почесывая мозоль под мышкой.

Приходит измученный Бабенко. Хочет посидеть в тишине, попить чаю. У него в комнате пятнадцать человек курят, пьют и поют.

Снова приходит Руденко. Он хочет переночевать. У него у самого кто-то ночует. Он не знает, кто.

Голосуем за предоставление ночлега.

Руденко расчувствован. У него развязывается язык.

 

ВТОРАЯ ИСПОВЕДЬ РУДЕНКО

Руденко рассказывает, как еще бывает в жизни. В жизни московской милиции. Про фарцовщиков, спекулянтов, извращенцев и поглотителей бриллиантов. Потом приглашает всех в гости. В смысле, когда будем в Москве. В смысле, приходите запросто на Петровку, тридцать восемь. А кому из другого города ехать и не отпускает начальство — тому Руденко просто повестку пришлет.

Ленинградцы благодарны за приглашение. Главное, искреннее приглашение.

 

АНГАР. КИНО

Ковальчук обещал много кино. Предварительно рассказал содержание. На всякий случай.

Содержание ленинградцы уже знают. Большего не удалось. Ковальчук прислал людей, чтобы те объяснили, что кино не получится. Сам не приехал. Стесняется, наверное. Но все-таки кино показал. По телевизору. У него, наверное, там связи.

Кино «Ангар-18». Главный космонавт внешне похож на Большого Мастера. Только более пристойно выглядит. Но убили в кино не его, а другого. Жаль, что другого.

Параллельно с «Ангаром» идет глухое гуляние в номере Бабенко. Оттуда появляется Силецкий, садится перед телевизором и спит. Положив голову на живот. На свой. Спит громко.

Смотрим «Ангар» и Силецкого. И то, и другое — интересно.

 

НЕ ВСЕ ЛЕНИНГРАДЦЫ В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ

Глухая ночь. Рыбакова нет. Остальные волнуются. Снег и мороз. Он у нас такой неприспособленный. Ищем.

Находим. У Ильина. Вокруг полулежа-сидя-стоя — бармалеевцы. В центре — Рыбаков плюс Ец. В кресле. Оба излучают. Они нашли друг друга. Остальные внимают.

Столяров и Измайлов шутят. Общая укоризненная тишина.

Они снова шутят. Снова тишина. Шутки не к месту — Рыбаков говорит о литературе.

Оглушительным шепотом дав оценку происходящему, Столяров и Измайлов уходят.

 

СКУЧНЫЙ ДЕНЬ

CБ: Обсуждение. Драченко. Журналист из районки уральского городка. Проклятые империалисты напустили микробов, прогрессивная общественность разоблачает микробов и посрамляет.

Минеев. Тот самый типичный грузин. За тридцать. Пишет серо и вообще не пишет — один рассказ в три года.

СВ: Обсуждение. Клугер. «У него такие длинные пальцы!!!» — сказала Ец. Если это достоинство, то это единственное достоинство.

Клугер пишет плохие стихи — Ец называет их интеллигентными.

Клугер пишет плохую фантастику: У фашистов украли ученого из газовой камеры в будущее. Чтобы тот в будущем творил. Латиноамериканские фашисты посадили хорошего поэта. Хороший поэт читает стихи Клугера — появляется женщина в черном и выводит сквозь стенки на свободу.

Измайлов на обсуждении по обыкновению говорит правду, одну правду и ничего…

 

ТРЕТЬЯ ИСПОВЕДЬ РУДЕНКО

СВ: Обсуждение Руденко. Хорошо пишет. Рассказы «Подарки Семилиранды». «Трус». «Трудный случай в практике». Хвалят.

Руденко исповедуется: говорит, что знает — он пишет на твердую четверку. Говорит, что Бармалеевка ему ничего не дала. В кулуарах говорит ленинградцам: ничего не дала, кроме знакомства с ленинградцами.

Отвечаем соответственно. Взаимно польщены.

 

МЭТР В ГОСТЯХ

Столяров зовет мэтра Биленкина. В гости. Чтобы не только для себя.

Но магазин и буфет закрыты. И приехал мэтр Снегов, который обещает интересно побеседовать со всеми.

Выбираем: Сергей Снегов или ленинградское гостеприимство.

Гостеприимство! Столяров, Поднебесная, Измайлов идут в Рузу — конфеты, вино.

Пришел Биленкин. Непринужденная беседа. Каждый о своем: Столяров о литературе, Измайлов о себе, Биленкин о Джавахарлале Неру, Рыбаков ни о чем, Поднебесная умно молчит. Всем интересно.

Появляется Руденко. Прощается. Уезжает. Жаль — только что и очень подружились. Ну, ничего! Петровка, тридцать восемь всегда нас ждет.

 

ИСАРОВА

Исарова — Лариса Теодоровна. Руководит детективщиками. Любит опекать молодых людей. Заметно: в семинаре у нее десяток ухоженных мордоворотов. Все как на подбор талантливые и интеллигентные.

Но до ленинградцев им далеко. Так считает Измайлов. Испрашивает у Исаровой уедиенцию. Измайлов знает, что Исаровой понравилась повесть. Исарова читала повесть. Измайлов подсовывает ей другую повесть — детективную. И приходит, ждя, что его сейчас расхвалят.

Исарова разносит повесть в мелкие дребезги.

Измайлов тем не менее благодарит. И даже ухом не ведет. Он выдержанный.

Исаровой это нравится.

А вот Столяров Исаровой не нравится. Потому что…

 

РОМАН С СОДЕРЖАНИЕМ

СБ: Обсуждение. Задорожный. Двадцать пять лет. Москвич. Роман: «Защита от дураков». 250 страниц.

Столяров читает и спрашивает Биленкина.

Биленкин отвечает, что если бы знал, то тоже бы не. А так — приходится обсуждать.

Приходит Бабенко и просит Столярова ограничиться погромом стилистики, не касаясь содержания.

Содержание: «О чем роман?» — спросил Экселенц Столярова и Измайлова по прибытии.

«Там две страны, или города, — Агрария и Агломератия», — начали Столяров и Измайлов.

«Достаточно!» — сказал Экселенц. Он проницательный до неестественности.

На обсуждении Задорожного есть Исарова. Она блестит глазами — ей нравится роман.

Столяров непроницательный до естественности! Он роет себе яму: разносит в клочья сюжет, язык и правдоподобие.

Остальные дико хвалят. Не Столярова. Роман. Исарова разносит в клочья Столярова.

Не умеет Столяров понравиться…

 

АГЕНТ ОМЕГА

СВ: Обсуждение. Тимур Свиридов имеет машину. Тимур Свиридов имеет импозантный вид. Тимур Свиридов имеет брата где-то в писательском руководстве. Тимур Свиридов имеет остросюжетный роман «Агент Омега-корпуса». Почти триста страниц.

Давеча Поднебесная пересказывает остальным ленинградцам шестьдесят страниц. Остальные двести пересказывает Чадович. Нам этого достаточно…

Разумные коты, агенты с удачно выраженными признаками мужественности на лице, превращения в гигантских червяков, в которых открывается дверца, куда входят ударные силы и подкапывают авторитет маршалов.

Обсуждают с опаской: Свиридов имеет брата. Даже хвалят.

Честный Измайлов все равно ругает.

Молчаливый Рыбаков молчит.

 

КОЧЕРЯН

CВ: Кочерян тоже молчит. Все две недели. Он молчаливый. Он из Ленинакана. Ему тридцать с хвостиком. Он пишет про юношу двадцати трех лет без штанов.

Юноша ночью купается в бассейне — на юношу нападает пришелка. Тоже без штанов. Она его топит, а он блаженствует. Потом догоняет ее и «прижимает к толстому стволу».

Кочеряна ругает Измайлов, ссылаясь на Матенадаран и прочие реалии культурнейшего армянского народа. Чтобы Кочерян не думал, что его зажимают по национальному признаку. А его и не зажимают. По признаку. Его бьет Измайлов за то, что Кочерян плохо пишет.

 

КАКИЕ-ТО ОНИ ХОРОШИЕ

Прощается Чадович. Тепло прощается: «Какие-то вы хорошие!»

Наконец-то!

Дрозд говорит Поднебесной: «Хочу, чтобы ленинградцы меня почитали».

Хорошо. Будем почитать.

 

РЕЦЕНЗИЯ

Но надо и дать оценку. Дрозду.

Поднебесная боится. Она не читала.

Измайлов не боится. Хотя тоже не читал.

Посещение Дрозда. Глубокая, квалифицированная оценка творчества дуэта Дрозд-Зеленский. Честная, нелицеприятная критика.

Дрозд-Зеленский растроганы: «Какие-то они хорошие! Эти ленинградцы!»

 

ОТДУШИНА

Какие-то хорошие ленинградцы, отдуваясь, прячутся, запираются и находят отдушину. Всё время говорят о животных. Измайлов — про змей. Столяров — про мамонта. Поднебесная — про котов. Рыбаков где-то ходит. Что-то с кем-то делает.

Столяров рассказывает, как от зоомузея собиралась экспедиция за снежной бабой.

Поднебесная рассказывает, что делала эта экспедиция, прибыв на Памир.

Забавно.

 

ИТАК, ИТОГ

Все собрались в актовом зале. Раздача дырок от бубликов.

СБ: Биленкин. Будем давать оценки редакторские: а) графомания; б) можно печатать, можно не печатать; в) обязательно печатать.

ИЛЬИН: Предварительная, чисто техническая работа. Самая первая литературная площадка. Надо с нее сходить. Она слишком мелкая. Хватит миниатюр.

КОБЛОВА: Слабая техника. Содержание повести не соответствует объему. Но интересно мыслит. Умеет создать интересные женские образы.

КОЗИНЕЦ: Неплохой уровень. Претензий можно предъявить мало. Часть рассказов на уровне б), часть — в).

ИВАНОВ: Три рассказа — два ломаются при испытании на прочность. А вот «Игрушка» — ничего. Надо доводить.

АРБИТМАН: Владеет. Некоторые можно печатать. Широкий диапазон: лирика-сатирика. Но язык графики. Пора переходить на масло.

ЗАБИРКО: Рассказ разваливается. В повести на некоторых страницах — настоящая магия слова. Надо работать.

ДРАЧЕНКО: Пробно. Вторичность. Гладко и сухо.

МИНЕЕВ: Как Ильин. Те же недостатки. Один рассказ довольно интересен.

ФИЛЕНКО: Повесть — серьезное содержание, сюжет, характеры. Первая фраза — пятнадцать страниц. Но это не формальный прием, а обусловлено композицией. После небольшой правки — в печать.

СТОЛЯРОВ: Много ошибок в литературной технике. Повесть под отсветом Стругацких. Но важное качество: пишет так увлекательно, что недостатки проскакивают. (Биленкин на обсуждении Столярова: «Учитесь у него заговаривать зубы!»). Рассказы можно печатать. Повесть дорабатывать.

БАБЕНКО: Мелкие погрешности в технике, но неважно. «Земля» — штука сложная, много слоев. Может нравиться, может — нет. Независимо от этого — настоящее литературное произведение.

ЗАДОРОЖНЫЙ: Писателя можно узнать по одной фразе. Биленкин прочел «Тихо, как после смерти» и понял — писатель! Недостатки равны достоинствам. Синтез буффонады и интеллектуальности не получился. Это плохо. Роман — скорее черновик. А вообще большой шаг. Вперед.

СВ: Войскунский:

АБИДОВ: Ученичество. Русло молодой какойтостанской фантастики.

БЛОХИН: Смешно. Весело. Только… вслух. Глазами — много хуже…

ДРОЗД-ЗЕЛЕНСКИЙ: Рассказы разнородны. Необходимо избавляться от неологизмов. Вместе пишут неплохо. Порознь — плохо.

ИЗМАЙЛОВ: Повесть — высокая оценка. Корни в молодежной повести пятидесятых-шестидесятых. Сама она из семидесятых… Уверенность письма, крепко, профессионально. Есть разработанные характеры. Рассказы — экстраполяция американского образа жизни. «Следующий» — интересно. «Хаки», «Мишень» — неинтересно. Геометрически.

КЛУГЕР: Безусловно талантлив. Стихи. И проза тоже. Правда, темы спорны. Клугер — высокая культура и образованность.

КОЧЕРЯН: Похоже на подстрочник. Слабо. Возвышенно. Избавляйтесь от сантиментов.

КУТАНИН: Незавершенность, неровность, большие потенции. Сказки — с доброй улыбкой. Пусть воздержится от буйного словообразования.

ЛАЗАРЕВА: Пытается выделить свой голос. Построить свой мир. Хочет писать необычно, получается — вычурно.

РУДЕНКО: Все крепче и лучше. «Подарки Семилиранды» — высокая оценка. Повесть — ряд замечаний. Руденко держит читателя в напряжении.

РЫБАКОВ: Наиболее серьезная попытка придать фантастике философские качества. Серьезный успех автора. Самое сильное — «Люди встретились». Свой путь, но сообразовываться надо с реалиями сегодняшнего дня. Болезнь — выглядеть покрасивее.

СВИРИДОВ: Лихой сюжет. Но интересно только с шестидесятой страницы. До того — много и неряшливо. Рука к концу крепнет. Повесть сыровата. Нужно сокращать и править.

СИНИЦИНА: Повесть хуже прошлогодней. Идея интересная, но выполнена нерешительно. Сюжет — построен неинтересно. У автора новое качество: писательская пристальность. К детали. Усилилось литературное мастерство.

ЧАДОВИЧ: Чрезвычайно интересная пара авторов. Два рассказа нужно печатать.

ВЕЛЛЕР: Вне конкурса. Рассказ рассыпается на несогласованные куски.

Общее резюме мэтров об уровне:

«Если собрать сборную бармалеевцев и выставить против сборной фантастов, скажем, ФРГ, Италии, Японии — победили бы наши! С внушительным перевесом…»

ГОЛОС ИЗ НАРОДА: Со всякими сборными ФРГ, Италии и Японии мы бы и играть не стали. А вот с американцами могли бы. Думаем, сыграли бы в ничью.

ГОЛОС ЛЕНИНГРАДЦЕВ: Почему вничью?! Раздолбали бы! Мы их.

 

УБИТЫЙ СТОЛЯРОВ

Столяров убит. Его поставили в один ряд с авторами, которые еще не умеют писать. Главное — заявили, что у Столярова плохая техника!

Измайлов утешает Столярова, вспоминая, что говорили хорошего про Столярова. Получается плохо.

 

ЕЩЕ ОДИН МЭТР В ГОСТЯХ

Измайлов приволок мэтра Войскунского. Чтобы Столяров познакомился. Но тот убит и молчит. Войскунского занимает Измайлов. Оба из Баку, есть о чем.

На все прямые вопросы о литературе и литераторах Войскунский начинает рассказывать, как они с Дудиным в сорок первом эвакуировались с Ханко. Дудин хотел застрелиться, а Войскунский ему не дал.

Поднебесная готовит всем чай и вообще сильно скрашивает.

 

БАНКЕТ

Стол, выпивка, закуска.

Ленинградцы сели. Вокруг, конечно, сразу сели мэтры.

Войскунский скорострельно тостует. Все благодарят — непонятно кого, непонятно за что.

Снегов обливает рассолом Исарову. Исарова говорит: «Снегов облил меня тем, что обычно не капает».

Все шутят. Шумно и гамно.

Измайлов и Столяров выводят Биленкина в коридор и спрашивают, что он на самом деле думает про прозу Рыбакова.

Биленкин говорит. Что думает.

Измайлов и Столяров удовлетворены.

Неожиданно банкет заканчивается. Ленинградцы понимают, что так не бывает. Неназойливо приглашают мэтров к себе.

Биленкин колеблется. Исарова не может, но зовет завтра на чай. Войскунский идет на поводу.

Неожиданно появляется Беркова и пресекает.

Возвращаемся.

Рыбаков исчезает. Измайлов идет провожать. Поднебесную.

Столяров ищет Рыбакова.

Находит. Рыбаков кидает в окно снежки. С улицы.

Столяров предлагает вернуться. К человеческому виду.

Рыбаков обтирается снегом и возвращается.

Идут на третий этаж. Куда кидалось снежками.

Ясно! Ец переметнулась к умному Веллеру. Умный Веллер умно разговаривает. Ец млеет от беседы с настоящим писателем.

Столяров с опаской оставляет Рыбакова. Столяров идет к Бабенко. Где и поет под гитару любимые песни. Благо, никто кроме Бабенко не слышит. Поют вместе. Поют долго.

Столяров идет спать. А там Измайлов. Тоже спит. Давно.

 

УТРО НОВОГО ДНЯ

Столяров и Измайлов с трепетной негой открывают дверь к Рыбакову.

Из комнаты грянул Доницетти в исполнении Рыбакова. Жив!!!

Завтрак. Все зеленые. Кроме ленинградцев. Ленинградцы свежи и интеллигентны.

Столяров и Измайлов идут к Исаровой, дабы закрепить отрадное впечатление. Понимающе забирают обратно приглашение Исаровой на чай.

Исарова смотрит благодарно. Столяров и Измайлов надеются, что Исарова и вообще благодарная женщина.

 

СНЕГОВ

Мэтр Снегов предлагает поговорить пойманному в коридоре Измайлову. Приводит, сажает. Очень хвалит. Всё понял, что Измайлов написал в повести. Всё понравилось. Надо же!

Измайлов умно кивает.

Появляется мэтр Биленкин. Говорит, что ему не очень хорошо.

Снегов говорит, что понял. Достает очень сильно початую бутылку «Апшерона».

Измайлов пьет коньяк с мэтрами. Ощущает себя на равной ноге. И правильно.

 

ПРОЩАНИЕ

Ленинградцы тепло прощаются со всеми мэтрами.

Те — в свою очередь.

 

СНОВА В КОТОРЫЙ РАЗ МОСКВА

Бабенко по приезде зовет ленинградцев к себе, если некуда.

Ленинградцы щадят Бабенко.

Столяров и Рыбаков идут с Берковой в ЦДЛ.

Измайлов с Поднебесной идут по делам.

Столяров и Рыбаков тепло, но торопливо прощаются с Поднебесной. Осознание того, что Поднебесная была ленинградкой только в Бармалеевке. А теперь ей уезжать. Она из Душанбы. Поэтому уезжает в Минск. А потом в Вильнюс. А пока ведет Измайлова снова к бакинцам. Где и сидится, курится, пьется чаю, беседуется с хозяином дома, ждется, когда отойдется поезд в Ленинград.

 

А В ЭТО ВРЕМЯ…

Столяров, обедая с Берковой, выясняет, что не попал даже в десятку сильнейших. Окончательно убит. И безвольно следует за Рыбаковым.

Рыбаков следует к знакомым, чтобы оставить вещи. Знакомых нет. Тогда — в «Знание-Сила».

Там редактор говорит, что Столяров очень кстати. Пусть еще на три страницы сократит «Сурков».

Столяров не знает, что там можно вычеркнуть.

Кровожадный Рыбаков знает. И предлагает помощь. Вычеркивает смело. От «Сурков» остается… Нет, что-то да и остается.

Столяров, так и не увидевший Кремль, видит футбол совместно с Рыбаковым в гостях у Покровского. Там же пьет водку. Думает, что еще молод, еще может поступить в техникум, приобрести интересную специальность…

Наступает вечер.

 

ЭПИЛОГ. ОТТОРЖЕНИЕ

Поезд тронулся. Усталые и довольно недовольные ленинградцы едут. Спят.

Ленинград не Москва. Его не проедешь, как Москву.

Ленинград встречает ленинградцев маршем и гимнами.

Ленинградцы заглушают марши и гимн традиционным Доницетти.

Снова дома.

 

ПОСТСКРИПТУМ

Хотелось начертать на снегу в Бармалеевке: «Спасибо, Бармалеевка».

Но снег растаял.

Столяров, Измайлов, Рыбаков говорят это устно.

Каждый вкладывает в «спасибо» свое содержание.

И на том спасибо.

ПОСТПОСТСКРИПТУМ

Будем писать. Рассказы, повести, романы. Письма. Надеясь на ответные.

Будем рассылать контейнеры с рукописями, надеясь на лучшее.

Лучшее — это то, чего еще не произошло.

 

ПРАВДА О БАРМАЛЕЕВКЕ

Такова правда о Бармалеевке.

Связанные изображения: